Михаил Давыдов

Ненависть к собственности. Почему крестьяне в 1917 году поддержали революцию и потеряли землю

Крестьяне ограбили помещиков, бедные – кулаков. А потом власть ограбила всех

Российская империя обладала огромным количеством пахотных земель, была крупнейшим экспортером хлеба и провела ряд успешных реформ, серьезно улучшивших положение крестьянства. Тем не менее деревня во время революции 1917 года не выступила ни на стороне царя, ни на стороне Временного правительства, поддержав сначала эсеров, а затем большевиков. Доктор исторических наук Михаил Давыдов объясняет, почему ни отмена крепостного права, ни столыпинская реформа не смогли привить крестьянам чувство собственности, и почему революция 1917 года привела к катастрофическим последствиям в деревне.
Современные исследования доказывают, что в основе событий февраля 1917 года лежали отнюдь не экономические причины, не обнищание народных масс. Столыпинская аграрная реформа весьма позитивно отразилась на развитии аграрного сектора и уже до 1914 года принесла ощутимые плоды. Сельское хозяйство России весьма уверенно переживало Первую мировую войну в отличие от стран – союзниц империи и не говоря о странах-противницах. Уровень благосостояния отечественного крестьянства в конце XIX – начале XX века, безусловно, вырос и удивительным на первый взгляд образом как минимум не понизился и в годы войны.
Отсюда естественный вопрос, почему же тогда в 1917 году в России началась политическая, а за ней и социальная революция.



Важно понимать, что свержение царизма произошло отнюдь не на почве его аграрной политики, а в первую очередь из-за его неумения, как считалось, успешно вести войну. А начавшиеся уже в марте 1917 года аграрные беспорядки, очень быстро перешедшие в прямые захваты помещичьих земель, а затем и в аграрные погромы, были следствием того, что отречение Николая II в корне изменило привычную для 160 млн жителей страны конструкцию мироздания, в центре которой находилась фигура императора. Начало сбываться пророчество Достоевского, которое чаще всего произносят так: «Если бога нет, то все позволено!»

Мечты о переделе

Падение монархии дало массе крестьянства моральную санкцию на реализацию своей вековой мечты – черного передела, то есть захвата всех некрестьянских земель (помещичьих прежде всего) и последующего равного их раздела. Эта идея – один из главных архетипов сознания крестьян, сформировавшийся задолго до отмены крепостного права. Века принудительного труда формировали в русском крестьянстве твердое убеждение в том, что, с одной стороны, право на землю имеет только тот, кто ее непосредственно обрабатывает, а с другой – что земля является необходимым, естественным источником пропитания для каждого человека. Понятно, что помещичья собственность на землю в эти воззрения не вписывалась, а правительство почти за полвека после реформы 1861 года ничего не сделало для того, чтобы изменить эти подходы.
Не получив в 1861 году всю помещичью землю, крестьяне упорно ждали передaчи им остaвшейся ее части или по крайней мере очередной прирезки. Об этом постоянно говорят самые разные источники второй половины XIX – начала ХХ векa. Например, Александру III пришлось в начале царствовaния официально опровергать слухи о переделе. Дaнную тему описал выдающийся инженер Николай Георгиевич Гaрин-Михайловский, купивший в 1880-х годах имение в Самарской губернии и как бы прорепетировавший некоторые важные аспекты будущей реформы Столыпина (в итоге – удачно!).



Крестьяне были уверены, что в очень непродолжительном времени вся земля у помещиков будет отобрана и возвращена им, поскольку они, трудясь на ней, единственные, кто имеет на эту землю законное право, писал Михайловский. Помещики-то не работают, значит, и права не имеют. И крестьяне истово ждали царского указа об этом к каждому новому году, спрашивали о нем и, конечно, не верили, что такого указа нет и не будет. Помещик, говорит Михайловский, в глазах крестьян – это такое временное зло, которое нужно еще потерпеть, но при этом извлекать посильную пользу для себя. До 1861 года в крепостной деревне в течение столетий не то чтобы шла постоянная война, но уровень насилия был весьма высок. Есть мнение, что каждый помещик хотя бы раз в жизни испытывал угрозу своей жизни.
При этом до середины XVIII века крепостное право имело социально– и морально-психологическое оправдание. Дворяне были обязаны нести военную службу, и крестьяне считали: барин воюет, защищает царя и Отечество и нас защищает, а мы за это на него работаем, его кормим. В свое время крепостное право было введено, в частности, потому, что это было средство обеспечить войско. А когда 18 февраля 1762 года был издан манифест Петра III о вольности дворянской, разрешивший помещикам не служить, это обоснование рухнуло. И не зря Ключевский пишет, что по логике вещей на следующий день после указа о вольности дворянской должен был последовать указ о вольности крестьянской: «Он и последовал на следующий день, только через 99 лет», как раз 19 февраля 1861 года.

Диктатура общины

Реформа 1861 года, отняв у помещика власть над крестьянами, большую долю его полномочий передала фактически заново переформатированной уравнительно-передельной общине, которую нельзя путать с общиной как формой общежития (о чем читатели, как правило, не знают). Описываемое далее относится, разумеется, не к ста процентам десятков тысяч общин, но к большинству.
Что вообще такое община? В том виде, в каком она вызывала умиление у дореволюционных народников, то есть община, в которой происходили периодические «поравнения», переделы земли между ее участниками, – это абсолютный продукт податной реформы Петра. Каждая мужская душа была обложена податью 74 копейки, и, соответственно, нужно было дать равную возможность каждому крестьянину, то есть каждой душе заработать за год эти 74 копейки. После очередной ревизии (примерно каждые 20 лет, иногда чаще) происходил передел земли из-за изменений состава семей (кто-то умер, кто-то родился, семье требовалось больше или меньше земли).
Реформаторы сохранили общину в силу разных соображений – так удобнее и дешевле было провести преобразования, так проще было гарантировать возврат денег казне и помещикам и т.д. Однако очень важной причиной было дилетантское убеждение, что община, не дающая крестьянам обеднеть ниже определенного уровня, якобы предохранит крестьянство от пролетаризации.
А все получилось с точностью до наоборот, как и предупреждали в 1860-е годы реформаторов те, кого в учебниках презрительно именуют крепостниками.



Крестьяне, которые за 200 лет своей крепостнической истории не имели никаких прав и даже представления, что это такое, теперь должны были управлять сами собой и своими односельчанами, имея в руках такие мощные рычаги, как земля и подать, притом управлять фактически бесконтрольно. Ведь вся сфера крестьянского самоуправления была исключена из сферы действия писаного закона. Все решения на сходах и в волостных судах принимались исходя из обычая.
До реформы общину (и переделы земли, в частности) курировал помещик или его управляющий, а у государственных крестьян – чиновник, которые, конечно, чаще всего старались действовать справедливо и защищали меньшинство от тирании большинства; исключений я не принимаю во внимание. А в результате реформы 1861 года был создан монстр, не имевший аналогов среди органов самоуправления той эпохи.
Связанная круговой порукой община стала собственником земли, которую крестьяне получили по реформе, она ее делила между дворами, между семьями, она производила раскладку налогов, она собирала недоимки и имела право применять весь спектр репрессий в отношении неисправных плательщиков вплоть до лишения их наделов (то есть превращения их в пролетариев).
Миллионы крестьянских дворов вели хозяйство, не имея устойчивых прав владения и пользования обрабатываемой землей и завися в этом отношении от общины, которая в любое время могла изменить размер и местоположение владения. Отдельные хозяева не имели законных или законно осуществимых прав распоряжения надельной землей, судебной защиты своих имущественных прав и обязательств.
Как неустойчивость владения влияла на количество и качество крестьянского труда, думаю, вполне понятно. Положение крестьян в уравнительно-передельной общине напоминало положение жильца в общежитии: кто будет делать евроремонт в комнате, зная, что скоро в ней будет жить чужой человек?
От воли общины зависела вся жизнь крестьянина. Она могла признать действительность завещания крестьянина, а могла и не признать; могла узаконить продажу или сдачу в аренду крестьянской земли, а могла и отказать. От нее зависел раздел семьи. Она давала или не давала разрешение на получение паспорта. Вот вам уже обрыдла деревенская жизнь, и вы решили плюнуть на всех и уехали в город. Тогда вам лучше сразу уезжать в Австралию, потому что из Петербурга вас вытребуют через полицию обратно. Община могла за долги не только налагать взыскание на движимость и недвижимость недоимщика, но и отбирать его надел, пороть, отдавать его в принудительные работы и даже ссылать в Сибирь. При этом отказаться от надела и выйти из общины было очень сложно.
Очень важно, повторюсь, то, что община принимала все эти решения, основываясь не на писаном праве, а на обычае. Главный изъян реформ был в том, что они создали для крестьян отдельный материк, абсолютно вне правового поля. Тем самым реформа исковеркала психику десятков миллионов людей.

Потерянные полвека

Столыпинская реформа, которая начала готовиться еще до революции 1905 года, уравнявшая крестьян в правах с остальным населением, предоставившая им право собственности на землю, начала демонтаж общины, но достаточно ограниченный; когда читаешь иных критиков реформы, думаешь, что они явно путают эту реформу с раскулачиванием и коллективизацией. Столыпинская реформа действительно реально начала менять положение крестьянства и улучшать благосостояние десятков миллионов крестьян, чему есть множество свидетельств. Только число членов кредитных кооперативов за 1905–1915 годы выросло с 740 тысяч до более 10 млн. От столыпинской реформы неотделим промышленный подъем 1909–1913 годов, уход людей из деревни и ускорение урбанизации. Кстати, семьи двух генсеков ЦК КПСС, Хрущева и Брежнева, – это семьи, вырванные из деревни именно ее модернизацией.



Но 1917 год воочию показал результаты политики правительства, вследствие которой крестьянам не были привиты элементарные понятия о собственности, о законности вообще. Что в этом плане за несколько лет могла сделать реформа Столыпина?
Если бы за полвека после реформы 1861 года в этом направлении были предприняты какие-то усилия, возможно, ситуации 1917-го можно было избежать. Люди, которые не имеют своей собственности, никогда не будут ценить чужую. И отречение Николая II санкционировало все дальнейшее разнуздание страны. Это была первая и совершенно понятная реакция крестьян на это событие.
После 2 марта люди проснулись в другом мире. Как крестьяне могли воспринять крушение обычного правопорядка? Вот они и стали осуществлять свои мечты. А Временное правительство, по крайней мере в первое время, естественно, с одной стороны, растерялось, а с другой– разжигало аппетиты, создав Земельный комитет, где заправляли эсеры.

Взять и поделить

С июля 1917 года эсеры во главе с лидером партии, назначенным министром земледелия Виктором Черновым, взяли в свои руки решение аграрного вопроса. Они как последователи народников были убеждены в том, что русский крестьянин – социалист по природе (как завещали Герцен и Чернышевский), что русский народ осуществит на земле социалистический рай. В периодических переделах земли они видели проявление чувства равенства и социалистических настроений у крестьянства.
Программа эсеров воспроизводила уже известные нам средневековые представления крестьян о земле. Эсеры тоже считали, что земля – это дар природы, собственность на нее не может иметь никто, включая государство, но зато каждый человек может пользоваться этой «ничьей» землей на равных основаниях, и государство должно обеспечить это естественное право. Поэтому после революции вся земля, включая и поместья, должна быть социализирована (стать народным достоянием) и распределена между жителями России на началах равного индивидуального пользования.
Крестьяне, конечно, слово «социализация» не понимали, но разрешение на захват имений услышали.



Но, дорвавшись до возможности воплотить свои утопические идеи в жизнь, эсеры увидели, что это совсем не так просто. В частности, выяснилось, что для реализации уравнительного наделения землей потребуется переселение 25 млн человек из малоземельных губерний в многоземельные. Тут эсеры несколько притихли и начали призывать крестьян подождать до созыва Учредительного собрания. А крестьяне ждать не хотели.
В итоге, как сказал один умный современник, появление «запоздавших остатков государственного смысла» стоило эсерам их влияния в деревне. А побили их собственным же оружием большевики, которые теперь стали кричать на каждом углу об измене эсеров, о том, что они в союзе с капиталистами затягивают аграрную реформу и надо создавать диктатуру пролетариата и беднейшего крестьянства.
Еще в мае на 1-й Всероссийский съезд крестьянских депутатов были привезены 242 наказа «О земле». Все партии просили делегатов потерпеть до Учредительного собрания, и один только Ленин объявил, что эту программу может реализовать именно пролетариат во главе с большевиками, призвав крестьян покуда захватывать помещичью землю и инвентарь. Понятно, что этот призыв был услышан дезориентированными людьми и волна погромов стала нарастать. Именно наказы этого съезда легли в основу Декрета о земле 26 октября 1917 года. В нем говорится, что «частная собственность на землю ликвидируется». Однако не нужно думать, что – как нас всех учили в школе – речь идет только о собственности помещиков.



Декрет аннулировал частную собственность на землю всех категорий населения, в том числе и крестьян. Во-первых, речь идет о крестьянах, получивших землю в частную собственность в ходе столыпинской реформы, – 2,5 млн укрепленцев, 1,2 млн хуторян и отрубников. Во-вторых, еще до 1905 года крестьяне имели в частной собственности 23 млн десятин, а после реформы они купили у Крестьянского банка или через него в складчину еще 10 млн десятин (это примерно территория Болгарии). То есть все они копили деньги на эту землю, покупали ее – впустую.
Во-вторых, согласно закону 1910 года, миллионы крестьян в непеределявшихся общинах стали собственниками своей земли и де-факто могли реализовывать свое право когда им заблагорассудится. Своей собственности лишились и они. Но и это не все.

Запоздалое понимание

Ведь все 123,6 млн десятин надельной крестьянской земли на 1 января 1907 года были выкуплены у помещиков. Да, большая часть земли оставалась в общине, и ею пользовались на общинном праве. Но потенциально эта земля уже была частной крестьянской собственностью.
Нам как-то не сразу приходит в голову, что Декрет о земле просто-напросто уничтожил результаты всей выкупной операции по реформе 1861 года. Оказалось, что три поколения крестьян выкупали землю у помещиков, нередко с большим напряжением, напрасно.
Да, множество крестьян в 1906–1916 годах было против частной собственности и боролось со столыпинской аграрной реформой. Но это отнюдь не означало, что с течением времени они не изменили бы свою позицию – например, вернувшись с фронта после знакомства с хозяйством австро-венгерских или румынских крестьян. Это не означало также, что их дети принимали на себя моральное обязательство отвергать частную собственность.
Теперь этот путь был закрыт – только потому, что кучка – в сравнении с численностью населения страны – недоучек мечтала о мировой революции.
Конечно, масса крестьян в силу ряда причин, и прежде всего низкой правовой культуры, не осознавала всего этого. Позже они вникли в эту проблему предметно – поможет и продовольственная диктатура, и продразверстка, и страшная гражданская война, закончившаяся голодом 1921–1922 годов с 5,5 млн жертв.



Начавшийся черный передел коснулся и земель многих хозяйственных, зажиточных крестьян, которые сами немедленно стали объектом дележа. В стране насчитывалось порядка 15 тысяч волостей, и каждая волость в этом плане была маленьким самостийным государством. То есть все зависело от конкретных реальных местных условий в деревне А, Б, В, Г, Д и далее.
Где-то грабили и самих хуторян и, используя привычный термин, раскулачивали наравне с помещиками. Где-то хуторяне сами в этом участвовали. А где-то противились, потому что вслед за этим розовым периодом первых месяцев черного передела последовал период отрезвления. Большевикам был нужен хлеб в городах, а крестьяне его даром отдавать не собирались. И с лета 1918 года началась продовольственная диктатура.
Ответ на гипотетический вопрос, почему же в деревне в 1917 году произошло то, что произошло, несмотря на успешные реформы и рост благосостояния крестьянства, таков: народ не выдержал испытания возможностью безнаказанного мародерства. А часто ли представители Нomo sapiens его выдерживают?
Резюмируя, получается: сначала все крестьяне ограбили всех помещиков, потом бедные и средние ограбили (используя советскую терминологию) кулаков, а местами и средних, а потом советская власть в конце 1920-х – начале 1930-х ограбила всех. Вот вехи решения аграрного вопроса в России вкратце.