Шизоидная личность: чужой среди своих

Введение (ценность и цена шизоидности)

Шизоидная организация психики дает самый драматический спектр функционирования человека: от творящих гениев, движущей силы развития человечества – до кататоников, полностью от него отгородившихся. Мы оставим за рамками рассмотрения психотический уровень (собственно, шизофрению) и будем говорить только о шизоидной личности и шизоидном расстройстве личности, т.е. о здоровых шизоидах и больных шизоидах непсихотического уровня.

Что значит «психотический» уровень? Обычно считают, что это то состояние, когда человек не может разграничить реальный мир и воображаемый. Но грань тонка, особенно в процессе творчества. Многие великие (и не очень) утверждали, что пишут (текст, музыку, картину) не они, а кто-то другой, извне... Многие сливаются со свой фантазией: то ли они рождают образ (Флобер: «Мадам Бовари – это я!»), то ли образ, развиваясь, вызывает к жизни новые грани их Я. А иногда и вовсе выходит из-под контроля (Пушкин: «Смотри-ка, что Татьяна выкинула: взяла и вышла замуж!»).
«Какой же Пушкин шизоид!?» – возмутитесь Вы. Да нет, конечно, светлые компоненты его личности общеизвестны: «тигр и обезьяна» – прозвище в лицее (хотя до лицея – замкнутый, почти аутичный ребенок), гуляка и повеса (хотя не в те моменты, «Когда божественный глагол / До слуха чуткого коснется / Душа поэта встрепенется / Как пробудившийся орел»).

Вы требуете спуститься на землю и поговорить об обыкновенных шизоидах? Хорошо, но только шизоиды никогда не бывают «обыкновенными»: нонконформизм составляет ядро их характера, а творчество (любого плана и уровня) – единственный способ адаптации. Или ядро прорастет, и вырастет дерево – или ядро останется в своей скорлупе для того, чтобы быть съеденным или просто засохнуть. А чтобы этого не произошло, помочь адаптироваться должны другие, в том числе врач. «Сублимация аутистического ухода в творческую активность составляет главную цель терапии с шизоидными пациентами» [1, c.250].

При этом творческая активность может быть любой! Вот ослик Иа-Иа [2], получив в подарок пустой горшок из-под меда (Пух не удержался) и лопнувший шарик (Пятачок не удержался – на ногах), преобразует два негодных предмета в нечто принципиально новое:
«– Это другие шары не входят, а мой входит, – с гордостью сказал Иа-Иа. ... Но Иа-Иа ничего не слышал. Ему было не до того: он то клал свой шар в горшок, то вынимал его обратно, и видно было, что он совершенно счастлив».
И вообще, все те редкие случаи, когда Иа изменяет его обычное мрачное настроение, связаны с творчеством.
От строит дом («– Тебе понятно, Пух? Тебе понятно, Пятачок? Во-первых, Смекалка, во-вторых, Добросовестная Работа. Ясно? Вот как надо строить дом! – гордо заключил Иа»).
Он обучает Тигру своему собственному способу игры в пустяки («Надо пускать палочку с подковыркой, если ты понимаешь, что я хочу сказать, Тигра»).
Он, наконец, пишет стихи!

Не беда, что дом, на самом деле, построили Пух и Пятачок, использовав для этого первоначальное творение Иа, приняв его (не без оснований) за груду палок; что его способ вряд ли дает какой-то выигрыш; и что стихи не очень-то: «... Мы все здесь твои друзьи (не так!) / Мы все здесь друзья (твоя? Опять не так!)». Суть в том, что интуитивно применяя защиту творчеством, Иа-Иа сам добывает радость, сам улучшает качество своей жизни.

Но иногда без психотерапевта все же не обойтись – в том случае, если шизоид переходит от нормального функционирования к расстройству, когда характерные личностные черты (прежде всего, «уход в себя», аутичность) настолько выражены, что серьезно затрудняют жизнь самого человека и/или его ближайшего окружения: родных, друзей, сотрудников. Чуткий терапевт «чувствует» шизоидную личность уже на пороге своего кабинета (особенно, если сам имеет шизоидный компонент). А если рационализировать это «ш-чувство», то говорят о расщеплении как характерологическим признаке, поглощении как основном страхе и о дистанцировании как способе существования среди «своих».

Расщепление

Вы уже догадались по вводному рисунку, что иллюстрировать шизоидную личность я буду с помощью Лемюэля Гулливера (образ) – Джонатана Свифта (автор); оба – шизоиды. Расщепление номер один.
Свифт был известен современникам как захолустный священник (Ирландия) – и как блестящий памфлетист и, в силу этого, влиятельный политический деятель (Лондон). Расщепление номер два.
Его главная книга «Путешествия Гулливера» [3], написанная в 1726 году (кстати, вначале анонимно – даже издатель не знал имени автора), существует в виде давно устаревшего политического памфлета (для взрослых) – и вневременной фэнтэзи (для детей). Расщепление номер три.
Канал «Культура» уже два (по крайней мере) раза показал одноименный фильм производства США-Великобритании. Расщепление номер четыре: вербально-визульное.
В фильме отщепилась новая линия: Гулливера по прибытии домой запихивают в психушку, и только усилиями жены и сына (представившего консилиуму лилипутскую мини-овцу), да и самого Гулливера, обосновывающего в страстной обличительной речи нормальность своей «ненормальности», ему удается выйти на свободу. Расщепление номер пять.

Но это так, к слову. А что имеет в виду профессионал, когда говорит о расщеплении у шизоидной личности? По Мак-Вильямс: «Когда аналитики отмечают переживание расщепления у шизоидных людей, они имеют в виду чувство отстраненности от некоторой части самого себя или от жизни вообще. Защитный механизм расщепления, при котором человек попеременно выражает то одно состояние Эго, то другое, противоположное, или, защищаясь, разделяет мир на абсолютно хорошие или абсолютно плохие аспекты, – другое использование данного слова» [1, c.249].

Гулливер все время убегает от своего «Я» примерного семьянина, уплывая в очередное путешествие, в свое основное шизоидное «Я» – и попадая при этом в очередную страшилку, которая у «нормального» человека навсегда отобьет охоту к перемене мест. Но не у него! «Я провел дома с женой и детьми около пяти месяцев и мог бы назвать себя очень счастливым, если бы научился наконец ценить спокойную и тихую жизнь. Но страсть к путешествиям не оставляла меня. Мне предложили на очень выгодных условиях...»
Свифт постоянно курсирует между Дублином (нелюдимый священник; уход от мира) и Лондоном (острослов-писатель-политик; приход в мир).

А что касается разделения «хорошее—плохое» – посмотрите на рисунок Жана Гранвиля и послушайте Гулливера-Свифта:

«Они с жадностью пожирали коренья и сырое мясо, очень неприглядное на вид. Впоследствии я узнал, что это были трупы подохших собак, ослов и коров. ... Пищу они держали в когтях передних лап и разрывали ее зубами. Хозяин-конь приказал своему слуге, гнедому лошаку, отвязать самое крупное из этих животных и вывести его во двор. Поставив нас рядом, хозяин и слуга начали внимательно сравнивать нас, после чего несколько раз повторили слово «еху». Невозможно описать ужас и удивление, овладевшее мной, когда я заметил, что это отвратительное животное по своей внешности в точности напоминает человека» [3].

М-да... Помнится, даже в детстве меня слегка коробило это последнее путешествие в мир идеальных коней; резковаты все же бывают шизоиды-памфлетисты. И откуда такая горечь? От типа личности: непросто быть шизоидом, чужим среди своих...

Поглощение

Недавно по ТВ на одном из ток-шоу был представлен дикий сюжет – и не менее дикий комментарий психолога. Парень и девушка любят друг друга, женаты и хотят ребенка. Но парень предлагает ей ребенка не от него, а от кого-то другого, потому что ненавидит свой вспыльчивый характер и не хочет такого сына. Увещевания психолога: «Вы же научились жить со своим характером, справляетесь с ним – значит, будете понимать своего ребенка и справитесь с ним тоже. А чужой, с неизвестной генетикой? Там же возможно все, вплоть до психических (круглые глаза) отклонений!»

Хотелось бы утешить эту пару (в случае, конечно, если сюжет не выдуман): характер не наследуется, во всяком случае столь категорично. С типом личности рождаются, и этот тип может совершенно отличаться от типов родителей. Например, так: «... в то время как большинство младенцев прижимается, прилипает и цепляется за тело того, кто о них заботится, некоторые новорожденные «окостеневают» или уклоняются – как будто бы взрослый вторгся и нарушил их комфорт и безопасность» [1, c.247].
Все! Родился шизоид, и его дальнейшая судьба – развитие по адаптивному или дезадаптивному (патологическому) пути – зависит как от родителей (опасны и чересчур заботливые, гипер-опекающие, и пренебрегающие своим «странным» отпрыском), так и от потенциала личности, в первую очередь креативного (творческого).

И все же, как может едва родившийся младенец понять, что он «чужой», что другие его «не поймут»? А он и не понимает, он чувствует. Шизоиды сверх-сенситивны (гипер-чувствительны) к внешним раздражителям, и поэтому инстинктивно (а потом – и сознательно) стремяться уменьшить их поток. Есть у великороссов поговорка, отделяющая своих от чужих: «Что русскому хорошо, то немцу – смерть». Так же и у младенцев: если «обычный» стремится к новым ощущениям и предметам (попробуй удержи маленького исследователя!), то «необычный» уклоняется или строго дозирует вторжение нового. Больно! «Как будто бы нервные окончания у шизоидов находятся ближе к поверхности, чем у всех остальных» [1, c.247].

Внутреннее ощущение: если ты откроешься, внешний мир хлынет, размоет, поглотит тебя. Не впускать! Свернуться калачиком и закостенеть... Если следовать буквально – получаются аутичные дети (потом – взроcлые, неспособные к самостоятельному существованию) и/или кататоники (форма шизофрении). К счастью (и для них, и для мира!), большинство шизоидов успешно адаптируется, но СТРАХ ПОГЛОЩЕНИЯ остается.

Этим страхом пронизана вся вторая часть книги Свифта, «Путешествие в Бробдингнег». Великаны доброжелательны и заботливы, но уж слишком навязчивы и вторгаются в его личную жизнь, любят хватать его пальцами и разглядывать... Гулливер понимает, что они не хотят ему зла – но все время настроже. И не зря!

«Затем в столовую вошла кормилица с годовалым ребенком на руках. Увидев меня, младенец, в согласии с правилами ораторского искусства детей, поднял такой вопль, что, случись это в Челси, его, наверное, услышали бы с Лондонского моста: он принял меня за игрушку. Хозяйка, руководствуясь чувством материнской нежности, взяла меня и поставила перед ребенком. Тот немедленно схватил меня за талию и засунул в рот мою голову. Я так отчаянно завопил, что ребенок в испуге выронил меня. К счастью хозяйка успела подставить мне свой передник. Иначе я бы непременно разбился насмерть» [3].

Дистанцирование

Это заблуждение, что шизоидные личности (я говорю НЕ о расстройстве!) холодны, что они избегают всяких привязанностей, будучи вполне удовлетворены своим внутренним миром, куда никого не хотят пускать. Что касается привязанности, то «они страстно [! – ЕЧ] жаждут близости, хотя и ощущают постоянную угрозу поглощения другим. Они ищут дистанции, чтобы сохранить свою безопасность и независимость, но при этом страдают от удаленности и одиночества ... Роббинс (Robbins, 1988) суммирует эту дилемму в таком сообщении: "Подойди ближе – я одинок, но оставайся в стороне – я боюсь внедрения"» [1, c.251]. Напоминает миниатюру Жванецкого "О, вопль человека всех времен: Не нарушайте моего одиночества! – и – Не оставляйте меня одного!" Но если у не-шизоида поиск индивидуальной дистанции – лишь одна из проблем установления объектных отношений (общения), то для шизоида это – центральная проблема.

А что касается «дня открытых дверей» во внутренний мир, то шизоидам это мероприятие обычно не удается. Мир их настолько своеобразен и разнообразен – от буйно цветущего фантастического (шизоид с богатым и реализованным потенциалом) до выжженной пустыни (но это уже при болезни) – что у нешизоидного человека вызывает обычно испуг и раздражение, и соответствующую реакцию отторжения и насмешки, крайне болезненную для шизоида. Столкнувшись уже в детстве с уничижающим вторжением, он предпочитает вообще не открываться – и переносит эту защиту во взрослую жизнь. Лишь иногда, в выдающихся произведениях искусства, дверь открывается для всех. В ряду таких произведений – "Путешествия Гулливера&quot.

Первые два путешествия – прекрасная иллюстрация проблемы дистанцирования, исследованная с двух полюсов: максимальной удаленности (страна маленьких человечков, Лилипутия) и минимальной удаленности (страна великанов, Бробдингнег).

В Лилипутии Гулливер чувствует себя наиболее комфортно. «Должен признаться, что мне никогда не случалось видеть такого забавного и интересного пейзажа. Вся окружающая местность представлялась сплошным садом... Налево лежал город, имевший вид театральной декорации » [3]. Такое переживание окружающего мира типично: «Многие наблюдатели описывают бесстрастное, ироничное и слегка презрительное отношение многих шизоидных людей к окружающим (...). Эта тенденция к изолирующему превосходству может иметь происхождение в отражени приближения сверхконтролирующего и сверхвторгающегося Другого...» [1, c.254].

Несмотря на превосходство в росте и силе, Гулливер совсем не агрессивен, хотя читателя не оставляет чувство, что лилипуты представляются ему не столько людьми, из плоти и крови, сколько заводными игрушками; а также соображение, что движет им не столько любовь к ближнему (с точки зрения нормальной перспективы лилипуты отвечают людям на значительном расстоянии от наблюдателя, так что «ближними» их и не назовешь), сколько желание получить свободу (Гулливер вначале скован маленькими хитроумными созданиями) и сохранить ее. «Я сгреб их всех в правую руку, пятерых положил в карман камзола, а шестого взял и поднес ко рту, делая вид что хочу съесть его живьем [инверсия страха поглощения – ср. с рисунком, где младенец-гигант пытается съесть живьем самого Гулливера – ЕЧ]. ... Ласково глядя на моего пленника, я разрезал его веревки и осторожно поставил на землю; он мигом убежал. ... Мой поступок с обидчиками произвел очень выгодное для меня впечатление при дворе» [3].

Похоже, что именно на лилипутском полюсе шизоид обычно контактирует со своими близкими: «Члены их семей и друзья часто считают этих людей необыкновенно мягкими, спокойными. ... Эта мягкость находится в очаровательном противоречии с их любовью к фильмам ужасов, книжкам о настоящих преступлениях и апокалиптическими видениями о разрушении мира» [1, с.248].

И все же нет идиллии в Лилипутии! Великан-Гулливер остается «чужим», остается бременем для народного хозяйства (жрет-то сколько!) и потенциальной угрозой (а вдруг переметнется к императору Блефуску?). Один из вращающихся при дворе приятелей-лилипутов предупредил Гулливера о готовящихся превентивных мерах – плане ослепить его. Лилипутский вельможа подчеркивал при этом гуманность императора Лилипутии, не разрешившего просто отравить Человека-Гору (впрочем, высказывались предположения, что разложение такого огромного трупа может вызвать эпидемию в империи), и утешал его так: «Следует иметь в виду, что потеря глаз не нанесет никакого ущерба вашей физической силе... ... что вам достаточно будет смотреть на все глазами министров, раз этим довольствуются даже величайшие монархи». Но Гулливер не желает смотреть чужими глазами! Он перебирается в Блефуску, а оттуда на выброшенной морем шлюпке (не та ли это шлюпка, на которой спасался Гулливер с тонущего у берегов Лилипутии корабля?) – в Англию.

И снова выход в море, и снова крушение – Гулливер попадает к великанам, на полюс максимального сближения. Резко возрастает опасность ПОГЛОЩЕНИЯ: «Наблюдения подтверждают, что человеческая жестокость и губость увеличиваются в соответствии с ростом. Чего я мог ожидать от этих исполинских варваров? Первый же, кто поймает меня наверное тут же сожрет меня» [3]. Действительно, Гулливера чуть не сожрал младенец, а в остальном обошлось.

В отличие от лилипутов, великаны, насомненно, живые, отвратительно реальные. «Вся кожа была испещрена какими-то буграми, рытвинами, пятнами и огромными волосами, А между тем издали она показалась мне довольно миловидной... Я говорю все это только для того, чтобы читатель не подумал, что великаны, к которым я попал, очень безобразны. Напротив, это очень красивая раса» [3]. То есть дело лишь в том, что великаны слишком близко относительно наблюдателя-Гулливера. Близость и притягивает Гулливера – и отталкивает его. Но найден компромисс – девочка Глюмдальклич (нянюшка, так назвал ее на местном наречии Гулливер), маленькая даже для своих 9 лет. «Этой девочке я обязан тем, что остался цел и невредим».

Нежная, скромная и сообразительная, девочка символизирует мечту каждого шизоида об оптимальной близости, дающей чувство тепла, понимания (пусть и неполного) и защищенности (пусть и не тотальной). Это непросто для партнера, но окупается искренней благодарностью и преданностью. Но партнера, нарушающего дистанцию (пусть и с лучшими побуждениями), шизоид не переносит. Он воспринимает это как злую карикатуру на заботливость.

«Обезьяна скоро заметила меня. Гримасничая и урча она просунула в дверь лапу и попыталась поймать меня. ... По всей вероятности, она приняла меня за детеныша своей породы; по крайней мере, она нежно гладила меня по лицу свободной лапой. ... Одной лапой она держала меня, как ребенка, а другой набивала мой рот яствами, которые вынимала из защечных мешков. Если я отказывался от этой пищи, она угощала меня тумаками. ... Я почти задыхался от всякой дряни, которой обезьяна набила мой рот. Моя милая нянюшка иголкой вычистила мне рот, после чего меня вырвало и я почувствовал большое облегчение. Но мерзкое животное так меня помяло, что я заболел и пятнадцать дней пролежал в постели» [3].

Немножко мистики

Психиатры при наблюдении шизофреников часто сталкиваются с такими феноменами как их претензии на чтение мыслей окружающих (и наоборот – якобы «прозрачность» мыслей пациента для других), мысленного влияния на окружающих (и наоборот – пациент как объект такого влияния). Это и есть психотический уровень, о котором мы договаривались не говорить. Я нарушаю договоренность по той причине, что эти иллюзорные феномены имеют отражения (или истоки?) и на непсихотическом уровне. Даю слово Мак-Вильямс:
«Отчуждение, от которого так страдают шизоидные люди, частично проистекает из опыта, что их эмоциональные, интуитивные и чувственные возможности не были достаточно оценены – другие просто не видят, что они делают. Способность шизоидных людей воспринимать то, что другие люди не признают или игнорируют, настолько естественна и успешна, что они оказываются недостаточно эмпатичны к менее прозрачному, менее амбивалентному, менее эмоционально травмирующему миру нешизоидных людей» [1, c.249].

По-видимому, дело в том, что шизоиды способны улавливать, сохранять и интерпретировать тончайшие сигналы внешнего мира. Хорошо известен трюк: «считающая» лошадь. Хозяин говорит: «Сколько будет 7+8?» И лошадь отбивает копытом точно до 15 раз, а на самом деле – до тех пор, пока по микродвижениям хозяина не поймет, что пора остановиться. Человек, как существо более развитое, способен на большее. Фокусники, «читающие» мысли – та же «лошадь», «хозяином» которой является человек, на которого фокусник настроен. Подобные феномены не исчерпываются фокусами, и иногда выглядят совершенно необъяснимыми. Тот же «Гулливер» дает поразительный пример такого рода.

Третье путешествие Гулливера – в Лапуту и другие страны. Парящая в небесах Лапута – едкая пародия на Академию Наук с множеством издевательски поданных «открытий» (хотя – как сказать; например, добывание света из огурцов не напоминает ли вам идею фотосинтеза?). В числе прочего ученые Лапуты «открыли две маленькие звезды, или два спутника, обращающихся около Марса. Ближайший из них удален от центра этой планеты на расстояние, равное трем ее диаметрам, второй находится от нее на расстоянии пяти таких же диаметров» [3].

Ни одно живое существо не могло видеть с Земли спутники Марса в 1726 году! Хотя первый телескоп был изобретен Галилеем за 120 лет до этого (в 1610 году), но можно представить себе, сколь он был слаб и как медленно развивалась астрономическая техника, если лишь в 1877 году, спустя 150 (!) лет после написания Гулливера, оказалось возможным увидеть «каналы» на Марсе (Дж. Скиапарелли) и открыть два его спутника (Асаф Холл, США), названные Холлом по имени спутников бога войны Марса – Фобос (страх) и Деймос (ужас). Это и неудивительно: спутники очень малы: по светимости Марс в 200000 раз ярче Фобоса и в 600000 ярче Деймоса, что отвечает оценке их диаметра в 15 км и 9 км соответственно (в действительности несколько больше: поверхность спутников оказалась темнее, чем самой планеты).

Каким образом Свифт узнал, что именно у Марса имеется именно два спутника – загадка! Правда, с расстояниями он напутал: спутники гораздо ближе к планете. Однако если заменить «ее» (планеты Марс) диаметр на «их» диаметр (спутников), и «от центра» на «от поверхности», даже и расстояния примерно сходятся. Не знаю, как там в английском оригинале, но даже и при ошибке в расстояниях предсказание Свифта выходит за рамки возможного в нешизоидном мире.

В этом мире загадка объясняется просто: кто-то сделал соответствующую вставку в первоначальный текст Свифта уже после 1877 года. Но такое, наиболее вероятное, объяснение тянет за собой другие вопросы: почему (по)читатели Свифта оставили этот факт без внимания, кто сделал вставку, и зачем? Буду благодарна заинтересовавшимся читателям, которые выяснят, в чем тут дело. Проведем совместный сеанс магии с последующим ее разоблачением?

Небольшой тест: Зачем вы творите?

Закончим тем, с чего начали: творчеством. Ни в коей мере не хочу уверить Вас, что творчество – прегоратива шизоидов. Напротив! Этот способ освоения мира доступен и показан личности любой структуры, без разницы, в чем это творчество заключается (только без вандализма и битья посуды!) и каков его масштаб. А разница в том, какую ЦЕЛЬ преследует личность своим творчеством.

По Мак-Вильямс «Там где психопат [социопат, антисоциальная личность – ЕЧ] ищет доказательств собственной силы, а нарциссическая личность – восхищения для подпитки самоуважения, шизоид стремится к подтверждению его исключительной оригинальности, сензитивности [чувствительности, способности чувствовать то, что не могут другие – ЕЧ] и уникальности» [1, с.255].

Непонятно? Поясню на конкретных примерах.

1. Лермонтов:
«Нет, я не Байрон, я другой, еще неведомый избранник».

2. Ослик Иа-Иа:
«Доселе вся поэзия в Лесу создавалась Пухом, Медведем с милым характером, но с разительным недостатком ума. Однако Поэзия, которую я намереваюсь прочесть вам сейчас, была создана Иа-Иа, то есть мною, в часы досуга. Если кто-нибудь отберет у младенца Ру орехи, а также разбудит Сову, мы все сможем насладиться этим творением. Я называю его даже Стихотворением.
СТИХОТВОРЕНИЕ. СОЧИНИЛ ОСЕЛ ИА-ИА
Кристофер Робин уходит от нас.
По-моему, это факт. ....» [2].

А вот здесь вылезают черты не только шизоидной (сочинил именно Иа-Иа!), но и нарциссической личности – отшельник Иа-Иа выходит покрасоваться перед публикой. То же делает и «истерик», но на «истерическую» (гистрионную, театральную) ослик не тянет: цель выступления Иа вовсе не доставить всем наслаждение стихотворением, как он декларирует, а добиться восхищения всех-всех-всех (предварительно «полив» конкурента-Пуха) своими потрясающими поэтическими способностями. Они должны подумать: «Уж если Иа между делом, «в часы досуга» такое сочинил, то он просто гений!»

Заметьте, среди обитателей Леса [2] Иа-Иа оказывается самым сложным в личностном плане – и одновременно самым «живым». Так и в жизни: вряд ли вы встретите «чистого» шизоида, но отличать, понимать и ценить шизоидные черты личности – в себе и других – вам, надеюсь, теперь будет легче.

БЛАГОДАРНОСТЬ

Автор выражает искреннюю признательность А.Г.Бабину, который, прочитав первоначальный текст лекции, сделал ряд замечаний. Они учтены в этом варианте. В результате исходный «Гимн Шизоиду», надеюсь, стал менее пристрастным. Однако, не до конца. В лекции, действительно, отражена, в основном, лишь психоаналитическая точка зрения, в духе Мак-Вильямс [1]. Клиницисты, особенно отечственные, обычно используют в данном случае подход немецкой школы, основанной Крепелином. В принятой у нас классификации МКБ-10 шизоидная личность трактуется как холодная, самодостаточная и обедненная – эмоционально, а при расстройстве и, тем более, болезни также интеллектуально.

Полностью согласна с этим замечанием, но прошу учесть, что любой автор – существо субъективное и пристрастное, а лично мое, увы, негативное (эмоционально!) отношение к Крепелину было заложено при чтении прекрасной книги Рональда Лэнга «Расщепленное Я» [4]. Провожу тот самый зловредный кусок из этой книги, который так осложнил мое дальнейшее взаимодействие с официальной психиатрией:

«Вот описание Крепелином (1905) пациента с признаками кататонического возбуждения. [Крепелин демонстрирует, бесстрастно комментируя, 18-летнего больного группе студентов-медиков, его сверстников – ЕЧ] (...)
Однако истолкование, которое мы приложим к данному поведению, зависит от отношений, которые мы установим с пациентом, и мы многим обязаны описанию Крепелина, позволившему пациенту предстать перед нами, как живому, через [двести] лет, прошедших с того времени. Что делает этот пациент? Наверняка он ведет диалог между собственной пародированной версией Крепелина и своим собственным, открыто неповинующимся, бунтующим "я": "Вы это тоже хотите узнать? Я расскажу Вам, кто измеряется, измерен и будет измеряться. Я все это знаю и мог бы рассказать, но не хочу&quot. По-видимому, это достаточно ясная речь. Предположительно он глубоко возмущен такой формой допроса, проводимой перед студенческой аудиторией. Вероятно, он не видит, что это имеет общего с тем, что его глубоко мучает. Но это не стало бы "полезной информацией" для Крепелина, разве что дополнительными "признаками болезни&quot. (...) Каково переживание юношей Крепелина? По-видимому, он находится в отчаянии и муках. На что он "намекает", говоря и действуя таким образом? Он возражает против того, чтобы его измеряли и проверяли. Ему хочется быть услышанным» [4, c.21-24].

А что до объективности... По-моему, пусть лучше вы разглядите «сады цветущие» там, где их нет, чем не заметите и растопчете один живой цветок. По-моему, не стоит любой пейзаж в пустыне автоматически принимать за мираж: это может оказаться и вполне реальный оазис.

Литература:

1. Н. Мак-Вильямс. Психоаналитическая диагностика (М: Класс, 2001).
2. А. Милн (в пер. Б. Заходера). Винни-Пух и все-все-все.
3. Дж. Свифт. Приключения Лемюэля Гулливера (пер. Б.М.Энгельгардта).
4. Р. Лэнг. Расколотое Я. (СПб: Белый кролик; М: ИЦ Академия; 1995).