НЕТ И НЕ МОЖЕТ быть политики, которая в состоянии остановить объективный, а значит, непреоборимый процесс фрагментации государственного целого, если в этом целом доминируют центробежные тенденции. И если говорить о том, возможен ли распад России, то нельзя исходить из самого факта ее существования как государства в данных границах. Начинать надо с ответа на ключевой вопрос: является ли РФ целым со стратегической точки зрения? Жизнеспособно ли это целое на данном этапе общеисторического развития? Соответствует ли этот исторически сложившийся фрагмент общемирового целого глобальным процессам выделения отдельных лоскутов, экономических районов, локальных цивилизаций, этнокультурных регионов? Только после положительного ответа на эти вопросы можно вырабатывать сколько-нибудь эффективные рекомендации.
Одна из фундаментальных максим философии гласит: все, что имело начало, имеет конец. Наше сознание не желает мириться с таким ходом мысли, и это понятно. Так вот, чем более мы хотим продлить наше национальное бытие, тем более для нас важно знать наши органические, естественные границы. С тем, чтобы не иссякнуть раньше времени в бессмысленной борьбе на чужих рубежах. Реинтеграция распавшейся в Гражданскую войну империи и создание СССР обошлись русскому народу в десятки миллионов жизней, стоили неисчислимых ресурсов и невиданных страданий. Хватило на 70 лет. И опять все рухнуло, причем "спасибо" не сказал никто.
Итак, из каких блоков состоит Российская Федерация, какие зримые и незримые границы проходят через ее пространства?
С точки зрения цивилизационного анализа РФ включает в себя, во-первых, регионы восточноевропейского, православного по генезису, культурного круга. Это этнокультурное ядро страны, доминирующее и территориально, и по численности населения. Носители восточноевропейской идентичности – русские – составляют 82% населения.
Следующий культурный круг – исламский – насчитывает до 30 млн. человек. Регион представлен двумя крупными анклавами – на Северном Кавказе и в республиках Поволжья. Кроме того, значительные массы мусульман рассеяны дисперсно по европейской и азиатской территории РФ.
Далее следуют анклавы буддийского (ламаистского) культурного круга (Калмыкия, Тува, Бурятия), а также культурные провинции восточного синкрезиса – сначала поверхностно христианизированные, затем поверхностно советизированные, – разбросанные по всей Сибири и Дальнему Востоку.
Заметим, что если восточноевропейский культурный круг самодостаточен и мыслит себя как центр православного мира, то все остальные цивилизационные единицы имеют "свои" центры притяжения за рамками РФ. Они представляют собой интегрированные в Россию фрагменты других локальных цивилизаций. Их конфессиональная, цивилизационная и этнокультурная идентичности выталкивают эти пространства из РФ.
Еще недавно советская идеология соединяла страну в единое целое, предлагала общие идентичности и маскировала цивилизационные различия регионов. С крахом марксизма как мировой религии, служащей основанием новой цивилизации, исторически первичные базовые идентичности переживают расцвет. Регионализация РФ по признаку традиционной принадлежности к мировым религиям обретает особое значение.
Но это далеко не все. Один из устойчивых стереотипов состоит в том, что русский народ является нерасчлененной целостностью. Между тем в реальной жизни любой наблюдательный человек замечал, что, при всем бесконечном разнообразии местных особенностей, население России распадается на две большие группы – южан и северян. И за этим эмпирическим наблюдением стоит многое.
В 20-е гг. выдающийся русский этнограф Дмитрий Зеленин сделал принципиально важный вывод о существовании двух близких, но тем не менее разных русских народностей: северорусской (окающий диалект) и южнорусской (акающий диалект). Отмечая, что этнографические и диалектологические отличия южнорусского населения от северорусского значительно больше, чем отличия последнего от белорусов, Зеленин предложил следующее деление восточных славян: украинцы, белорусы, северорусские и южнорусские.
По сей день Север и Юг устойчиво сохраняют свои качественные отличия. При этом на разных этапах истории постоянно воспроизводится не только нетождественность, но и своеобразное противостояние Севера и Юга России. Последствия данного малоосознаваемого феномена не так давно сказывались на политической жизни страны. Одним из факторов, постоянно мешавших Горбачеву, была неистребимая южнорусская идентификация этого лидера, характерный и неустранимый акцент. В отторжении крупного политика – выходца с Юга России – срабатывал устойчивый комплекс. В массовом сознании живет восходящая едва ли не к Смутному времени установка – представление о Юге как о другом, не вполне освоенном и опасном пространстве.
Как известно, русские возникли в процессе ассимиляции славянами угро-финских племен, а также других народностей, населяющих зону расселения славян. Однако сама зона расселения распадается на две – лесную и степную. Соответственно разделялись и потоки этногенеза. Прежде всего, во взаимоассимиляции славян и угро-финнов складывалось население лесной зоны. Это было тем естественнее, что оба народа изначально жили в лесах. Лес окружал и сопутствовал славянину с первого дня его исторического существования.
Далее в процессы этногенеза вмешался географический фактор. С земледельцем лесной зоны соседствовал и противостоял ему кочевник южнорусских степей. Продвижение в степь отрывало русского человека от материнского ландшафта и погружало в совершенно иной мир. Разрешение данного противоречия лежало на пути дивергенции этноса. На Юге сформировался этнос, органически вписанный в лесостепную зону. Процесс ассимиляции южнорусских славян с бесчисленными племенами степной зоны шел веками, так же, как и славяно-угро-финский синтез на Севере. В результате сложилась самостоятельная этническая целостность, идеально адаптированная к жизни в южных степях и способная противостоять любому природному кочевнику.
Проблематика южнорусского субэтноса выводит нас на проблему этногенеза казачества. Эта проблема отечественной истории – одна из самых запутанных и более всего пострадавших по идеологическим основаниям. Я придерживаюсь той точки зрения, что, помимо этнической взаимоассимиляции, в которой вырабатывался тип вписанного в лесостепь южнорусса, шел и процесс культурной ассимиляции степняков, то есть сопровождавшееся принятием православия обрусение торков, берендеев, половцев. Так появились казаки. Безусловно, в этническом типе казака присутствует и славянская компонента, но природно степной этнокультурный комплекс явно доминирует.
Различия между Севером и Югом многообразны. Существенно различаются бытовая культура, северная и южная кухня, традиционная художественная культура, обрядовый и песенный фольклор. Северо– и южноруссы несходны по антропологическому типу, темпераменту, стилю общения, особенностям хозяйственной деятельности.
Существенны различия в традициях социального устройства. Казачество сохранило основной институт военной демократии – Войсковой круг. На севере как политический институт он исчезает на заре становления единого государства. На юге Войсковой круг решал вопросы войны и мира – то есть был политическим институтом – еще в эпоху Гражданской войны.
Наконец отчетливо различается ментальность. На юге сохранился этос военной демократии. Для казака мужчина – воин. Война – инициация, сакральное испытание. Все это формирует особый характер. Перечисленные различия суммируются в самосознании. Север и Юг отделяют себя друг от друга. Все эти моменты зримы для простого наблюдателя. Когда едешь с севера на юг, то в какой-то момент обнаруживаешь, что оказался в другой стране.
Как культурный космос и историческая стратегия Степь качественно противостоит лесной зоне. Территории Степи оказываются лоном вызревания бунтов, антигосударственных движений, самозванчества, пристанищем религиозных диссидентов. Поэтому Север и Юг веками связывают драматические отношения. В сюжете взаимоотношений этих элементов русского целого можно выделить два больших этапа. Если Киевская Русь искала скорее политического доминирования над Степью, то Московия, взяв курс на создание единого государства, избрала стратегию поглощения Степи. Москва последовательно выдвигала границы в глубь Дикого поля, колонизировала огромные пространства благодатных земель, одно за другим поглощала государства степняков. Классическое противостояние Руси и Степи завершилось лишь в XVIII веке с покорением Крыма. Степь как космос вошла в рамки русского государства и превратилась в еще один источник внутренних конфликтов. Полная социально-культурная интеграция Севера и Юга не состоялась и вряд ли возможна вообще.
Между Москвой – Петербургом и казачеством шла глухая, не прекращавшаяся ни на один день борьба, которая лишь временами взрывалась всплесками явных столкновений. Отметим, что во всех карательных акциях Центра – от разгрома степняков в XII веке до расказачивания в ХХ веке – прослеживается задача подавить системное целое, придушить процесс естественной самоорганизации казачьего мира и на этих условиях включить его в общероссийский. Самый яркий, травмирующий историческое сознание эпизод доминирования Юга над Севером – Смута. Победа досталась земщине непросто и оставила смертельный страх перед стихией казачества. И позднее все крестьянские войны и крупные народные движения проходили с участием казаков. Насельники Степи сложно и мучительно вписывались в российское государство.
Ослабление или распад государства всякий раз приводит к всплеску южнорусской стихии. За Смутным временем следует Гражданская война. Тогда казачество пережило еще один расцвет и на короткое время превратилось в фактор, определяющий судьбы России. Традиционные казачьи земли оказались базой Белого движения. Внимательный взгляд на карту Гражданской войны показывает, что белые были сильны до тех пор, пока действовали на Юге, на территории бывшего Дикого поля, но терпели поражение на границах Московского княжества. Казачество и в целом население Юга привычно выступили на стороне сил, противостоящих Центру и обещавших сохранить традиционную автономию. В новой политической рамке развернулась борьба интегристского Центра и вольнолюбивого Юга.
Возникает ощущение, что проблема двух субэтносов русского народа табуирована и спрятана в подсознание русской культуры. Между тем наличие качественно неоднородных Севера и Юга России – реальность. В эпоху распада прежних интеграторов и кризиса государственности активизируются исторически предшествующие структуры. В этой обстановке нетождественность Юга и Севера становится значимым фактором.
В свете всего этого, выказываемая лидерами Краснодарского края оппозиция Центру утрачивает элементарно политологическое звучание и вписывается в существенно более глубокий контекст. В данном случае идеологические разногласия вторичны. Если бы в Центре доминировала приверженность ценностям КПРФ, Юг демонстрировал бы верность либеральной идеологии.
Надо сказать, что деление на Север и Юг справедливо для европейской части России. Проблемы Сибири и Дальнего Востока – специальная тема. В Сибири, которая заселялась выходцами из всех славянских регионов Империи/СССР, полным ходом идет процесс формирования специфически сибирской идентичности. Это свидетельство того, что в особой, существенно отличающейся от европейской России ландшафтно-климатической ситуации, на фоне присущего только этому региону расклада компонентов этнокультурного синтеза, формируется еще один российский субэтнос.
Кроме того, в пределах европейской России можно обнаружить и другие исторически заданные значимые разграничения. Исследуя лесную зону, историки и этнографы обнаруживают границу, по которой северорусская народность распадается на новгородскую и московскую ветви. Она фиксируется по границе говоров, которая разделяет новгородскую и московскую колонизацию. Само это разделение не второстепенно. Исследования последних десятилетий установили, что заселение нашей страны шло двумя потоками. Северо-запад современной России (изначально – новгородские земли) осваивался выходцами из балтийского региона, в то время как центральная и южная Россия (изначально – Киевщина) заселялись с юга, условно говоря, с Карпат. С этих позиций ориентация Санкт-Петербурга и прилегающего к нему региона на Балтику не только естественно вытекает из некоторой экономической и геополитической логики, но и коренится в этнической истории края, в близости ее жителей населению Польши и Литвы. Нельзя исключить, что однажды эти обстоятельства могут быть использованы в идеологических контекстах.
СледующаЯ внутренняя граница – межконтинентальная. Известно, что Россия – евразийское государство. Граница между Европой и Азией проходит по Уралу и спускается к Каспийскому морю. Из этого выросла целая идеология евразийства. Об особой евразийской миссии и неисчислимых преимуществах евразийского статуса нашей державы исписаны горы бумаги. Но истории известны и другие евразийские государства. Посмотрим, как складывалась их судьба.
Евразийскую империю безуспешно пытались создать персы. Поражение Персии в греко-персидских войнах (480-499 гг. до н. э.) похоронило первый евразийский проект. Его реализовал Александр Македонский (333-323 гг. до н. э.). Гигантская империя начала фрагментироваться еще при жизни завоевателя. Просуществовав менее десяти лет, после смерти Александра империя распалась на африканский (Лагиды), азиатский (Селевкиды) и европейский (Антигониды) фрагменты. Несколько веков, до своего раздела в 395 г., евразийской была Римская империя. Причем чем более расширялись римские владения в Азии и Африке, тем чаще шли войны на дальних окраинах, тем больше возникало трудноразрешимых проблем, меньше становилось стабильности и ближе делался закат империи. В определенные периоды евразийской была Византия, которая то расширяла свои владения в Европе, то теряла большую их часть, а в последние три века своего существования утратила все азиатские территории и сузилась до анклава в Европе. Евразийской пять веков была Османская империя, и это были пять веков беспрерывных войн. С начала XIX в. она одно за другим теряла свои владения в Европе и вытеснялась в Азию. Турецкая Республика и сейчас владеет пятачком земли в Европе и формально является евразийским государством. Золотая Орда была евразийским государством (не столько в строго географическом, сколько в цивилизационном смысле) с момента своего возникновения и до утраты "русского улуса" в 1480 г.
Начиная с Ивана Грозного, евразийской империей стала Московия. Она пережила распад сразу после смерти своего создателя, в эпоху Смуты. Далее последовал глубокий кризис в эпоху Петра. На фоне Северной войны произошла попытка отделения Украины, вспыхнуло и охватило огромный регион восстание Кондратия Булавина. Следующий распад произошел на фоне социальной революции, военного поражения и сепаратного выхода из Первой мировой войны. Наконец, распад СССР стал результатом поражения в "холодной войне", и евразийский статус унаследовала РФ.
Как видим, евразийскость оказывается фактором неустойчивости, оборачивается разделами, периодической деструкцией, слабой интегрированностью, а в Новое время – неспособностью государства как целого пережить модернизацию. Европейские и азиатские регионы по-разному входят в модернизационные процессы, и это буквально раздирает государство на части. По данной причине рассыпались Османская империя и Российская империя/СССР. Сегодняшние процессы на Северном Кавказе в конечном счете заданы той же асимметричной реакцией на модернизационные процессы в европейских (христианских) и исламских обществах РФ.
ГоворЯ о Сибири, всякий раз следует помнить, что речь идет о регионе, отстоящем на тысячи километров от Европы и непосредственно граничащем со Средней Азией, Китаем, Кореей и Японией, то есть не только с формально-географических позиций, но геополитически, цивилизационно и экономически не европейском. Экономически он принадлежит Азиатско-Тихоокеанскому региону (АТР), составляя северную периферию среднеазиатского культурного круга и китайской цивилизации. К этим культурным центрам тяготеет его коренное население.
Земной шар естественным образом делится на экономические регионы. Сибирь географически входит в АТР. Она могла быть частью европейского государства либо до начала модернизационных процессов в Азии (до 1917 г.), либо во внерыночной командной экономике в условиях "железного занавеса". В открытой экономике Сибирь будет замыкаться на АТР. Имманентные экономические интересы сибиряков рано или поздно вступят в конфликт с европейской ориентацией края.
Далее, Сибирь – не просто часть Азии, но весь север азиатского целого. В силу цивилизационной специфики последнего этот край долго оставался догосударственной или раннегосударственной периферией Китая и Средней Азии. Последовательно покоряя наследников Орды, Россия колонизировала эти пространства. Затем, обгоняя Китай и Среднюю Азию в разворачивании модернизационных процессов, она не только закрепилась в Сибири, но и обеспечила первоначальное освоение региона, принесла туда начатки государственности и зрелую цивилизацию. В этом – всемирно-историческая заслуга нашей страны. Однако с началом модернизации соседних азиатских стран Россия утрачивает свое временное преимущество в этом регионе. В действие включаются устойчивые цивилизационные факторы. И в широкой исторической перспективе Сибирь выпадает из европейской сферы влияния, а значит, и из России.
Инерция мышления не дает нам представить себе подобный переход. Каким образом он мог бы произойти? Вот несколько сюжетов. Наблюдатели из среды православной церкви с беспокойством пишут об успехах в Сибири и на Дальнем Востоке так называемых "нетрадиционных" для России, а на самом деле абсолютно традиционных и органичных для этих территорий синкретических культов и религиозных движений. Родина этих движений – культура Азии. Если миграцию из соседнего Китая и Кореи можно по крайней мере пытаться блокировать полицейскими методами (хотя в открытой рыночной экономике это практически недостижимо), то как остановить продвижение идей и утверждение иного мироощущения? Вся история человечества убеждает в бесплодности любых административных мер противодействия подобным процессам. Ибо здесь мы сталкиваемся с детерминативами неизмеримо более мощными, чем любое государство.
А теперь обратимся к этническим сюжетам. В словаре Брокгауза и Ефрона за 1896 г. в статье "Россия" читаем: "Русских в Сибири и Средней Азии – 19,2%". Сегодня к русским относят себя подавляющее большинство жителей сибирского региона. Но это не чистый результат миграции. По большей мере мы имеем здесь дело со сменой идентичности в результате культурной ассимиляции местного населения. Последняя происходила на фоне метисизации с приезжими, однако масштабы колонизации были значительно скромнее. А такого рода идентичность неустойчива. Мы знаем это по опыту русских, которые вспоминали о своих еврейских корнях перед дверьми ОВИРов в 70-80-х гг. Новые центры сил свободно могут задать иные перспективные идентичности. Русская колонизация и культурная ассимиляция туземного населения Сибири шли в сколько-нибудь значимом масштабе несколько более двухсот лет. Предшествующие же тысячелетия регион был периферией Китая и Средней Азии.
Для того чтобы прояснить макроисторическую логику происходящего, спросим себя: каков цивилизационный итог белого заселения юга Африки (Капская колония, Родезия, Трансвааль, Оранжевая, ЮАС/ЮАР), которое восходит к XVII веку? (Речь идет не об этнических, но о цивилизационных процессах.) Можно ли говорить о том, что юг Африки уверенно отошел к региону протестантизма? Или же мы присутствуем в начале процессов самовосстановления цивилизационных характеристик африканского континента – процессов, корректирующих результаты временной асимметрии, вызванной агрессией стадиально продвинутой европейской цивилизации? Цивилизационная активизация Азии поглотит Сибирь.
Конкретные сценарии этого процесса многообразны и зависят от множества не поддающихся учету факторов. Так, в самом спокойном варианте можно предположить, что в результате разворачивания процессов конфедерализации РФ однажды разделится по Уралу. Возникнет, к примеру, Федерация Сибири и Дальнего Востока. В целом она будет сохранять европейскую цивилизационную идентичность, балансировать между Россией, Китаем, Японией и США.
Далее неизбежно постепенное этническое и культурное врастание в регион. В стратегическом плане русских в Сибири ждет судьба греков во владениях Селевкидов. Это не хорошо и не плохо. Такова логика истории. Точно так же складывается судьба турок или арабов в Европе. Народы могут пересекать границы континентов; цивилизации – нет. Выходец из Европы в Азии и выходец из Азии в Европе закрепляются ценой утраты своей исходной цивилизационной идентичности и встраивания в местную культуру.
РОССИЯ достаточно неоднородна и с точки зрения стадиальных характеристик. В ней выделяются регионы, где устойчивая государственность утвердилась тысячу лет назад, есть регионы, в которые государство пришло в XVII – XVIII веках. Есть, наконец, пространства, где государство утверждается лишь в последние 150 лет. Прежде всего это Северный Кавказ – горная страна, расположенная в "ничейной зоне", разделяющей локальные цивилизации Запада и Востока, и представляющая собой специфический этнокультурный изолят.
Наконец, в контексте нашего рассмотрения важны границы, пролегающие между "исконными" территориями, то есть включенными в Россию более двух веков назад и воспринимаемыми массовым сознание как "свои", и новоприобретенными. В этом отношении самый бесперспективный класс составляют территории, отошедшие к СССР после Второй мировой войны и принадлежавшие до того Японии (острова Курильской гряды) и Германии (Восточная Пруссия). Их освоение было связано с переселением коренного населения и новым заселением.
А теперь перечислим интегративные и дезинтегративные факторы.
Факторы интеграции. Главный их них – историческая инерция. Она вырастает из общности исторических судеб, имеет институциональное, психологическое, культурное выражение и закреплена в системе экономических связей. Фактор инерции поддерживается отсутствием опыта альтернативного существования, а также сложившимся внутри страны и за ее рубежами устойчивым восприятием России, ее народов и формирующих ее территорий как целого.
Другой, по преимуществу внешний, интегратор – стабильность геополитического равновесия как безусловная ценность. Вопреки изоляционистской мифологии, мировое сообщество как целое никогда не бывает заинтересовано в распаде крупного государства. Распад государства такого масштаба, как Россия, влечет за собой разрушение системы геополитического равновесия, рождает новые и обостряет старые проблемы в сопредельных странах и открывает очередной, исключительно болезненный процесс выстраивания нового политического и цивилизационного баланса. А это всегда войны, беженцы, срочные капиталовложения, рост опасной неопределенности. Всякий передел мира чрезвычайно опасен. Поэтому в прошлом веке Европу устраивала поздняя Османская империя, а в 80-е гг. нынешнего – слабый СССР. Точно так же сегодняшняя РФ гораздо более устраивает лидеров мирового сообщества, нежели распад нашей страны.
Факторы дезинтеграции. Прежде всего это модернизация, точнее, конкретный этап модернизационных преобразований в контексте описанной выше гетерогенности РФ. На предшествующем этапе модернизации России/СССР внутренние и внешние интеграторы были сильнее дезинтегративных процессов. Русские обгоняли народы окраин по вовлеченности в современную цивилизацию. Это обеспечивало доминирование русских внутри страны и интегрировало государство. Борьба за выход из империи была бесперспективна (что доказывал пример Польши), а нахождение внутри нее – выгодно для тех, кто стадиально отставал. Сейчас критическое различие в мере вовлеченности в современную реальность между разными народами РФ преодолено. Навыками использования (не создания, а именно использования) современных технологий овладели все, включая народы, находящиеся на стадии распада военной демократии и формирования раннего государства.
Во внешнеполитическом измерении складывалась аналогичная ситуация. Россия извлекала преимущества из того, что обгоняла своих соседей (Турцию, Персию, Китай). Это позволяло ей наращивать территории за их счет и блокировать любое дезинтегративное давление со стороны отстающих соседей. Когда развернулись процессы глобальных преобразований, Россия исчерпала свои модернизационные преимущества. С востока нарастает дезинтегративное давление, обращенное на этнически и цивилизационно близкие регионы РФ.
Следующий существенный фактор дезинтеграции носит общеисторический характер. Это – идущее полным ходом "исламское возрождение", то есть завершение средневековья и вступление исламской цивилизации в мир безграничной динамики. Трансформация такого рода всегда связана с тенденцией к интеграции локальной цивилизации и территориальной экспансией.
На пятки "исламскому возрождению" наступает разворачивающаяся на наших глазах модернизационная активность мира восточного синкрезиса. Пик этих процессов сдвинут относительно активизации ислама на 10 – 15 лет. Они приведут к переструктурированию региона (в этой связи высока вероятность существенных изменений границ, возможен распад одних и рождение других государств) и создадут давление на мир ислама с Востока. В результате теснимая исламская цивилизация усилит напор на европейский культурный круг. Разумеется, при этом резко возрастает цивилизационное давление на территорию Сибири и Дальнего Востока.
Итак, модернизация в контексте общества сущностно неоднородного, разбросанного на критически большой территории, создает высокую вероятность распада России. Крах единой идеологии эксплицирует цивилизационную неоднородность. Различие реакции на модернизационные процессы разрушает целостность. Переход к открытой экономике выявляет экономические регионы, естественно замыкающиеся на альтернативные центры. Таким образом, РФ входит в клуб таких стран, как Индия, Китай, Ирак, Турция, вероятность дезинтеграции которых достаточно высока.
При этом вероятность полного распада России представляется незначительной. Сегодня она просматривается в одном-единственном случае – полного краха нынешних реформ, иными словами, очевидной неспособности перешагнуть порог перехода от экстенсивного к интенсивному типу развития. Тогда региональные элиты, осознав органическую неспособность единой России к завершению модернизационного перехода, могут пойти на дезинтеграцию (конфедерализацию или полный роспуск государства). Гигантские размеры России и рыхлость государства устойчиво осознаются как препятствие для исторической динамики. В рамках более локальных образований модернизационный переход мог бы быть значительно более легким. Данный ход мысли эффектно иллюстрируется сопоставлением Китая и Тайваня.
По нашему убеждению, это теоретический сценарий, но если задаться прогнозом такого рода, то можно предположить: 1) отделение Сибири и Дальнего Востока; 2) весьма вероятное выделение территорий, тяготеющих к Балтике (петербургско-новгородский регион) и, наконец, 3) обособление Юга России. В случае полного распада государства можно представить себе также отделение республик Поволжья. При этом по завершении модернизационного перехода весьма высока вероятность "самосборки" по крайней мере части этих территорий в новое российское государство.
Гораздо более вероятна утрата ряда территорий, примыкающих к внешним границам России. Как однажды сказал Эмиль Паин, существует вероятность осыпания России по краям. В стратегическом плане неизбежной представляется также утрата Сибири.
Можно ранжировать территории в зависимости от вероятности их дальнейшего сохранения в составе России. Самый бесперспективный класс – территории, отошедшие к СССР после Второй мировой войны. Корней они не имеют, воспоминаний, исторической инерции не несут. Мера освоенности – минимальная. Внешне дезинтегративное давление – максимально. Утрата как островов Курильской гряды, так и Восточной Пруссии просматривается в среднесрочной перспективе.
Далее следуют территории, принадлежащие России более века. Сюда войдут исламский Северный Кавказ и регионы, тяготеющие к буддийскому культурному кругу и миру восточного синкрезиса – Тува, Бурятия, возможно, Калмыкия. Здесь вероятность отделения разная: для части Северного Кавказа – максимальная, для территорий буддийского культурного круга и восточного синкрезиса – существенно ниже.
Обращаясь к проблеме Северного Кавказа, надо осознать, что каждое общество избирает тот сценарий модернизации, который для него органичен. Все более нарастает ощущение того, что Россия не нужна на Северном Кавказе, по крайней мере на значительной его части, – точно так же, как Запад с европейским сценарием либеральной трансформации самодержавия оказался не нужен России в 1917 г. Однако парадокс состоит в том, что если отрешиться от имперской паранойи и рассмотреть ситуацию с позиций национальных интересов Российского государства (подчеркнем, не имперских, а национальных), то обнаружится, что Северный Кавказ также не нужен России.
Перед нами вечно дотируемый регион со сложной и запутанной этнокультурной ситуацией, переживающий стадию разложения родоплеменных отношений. Регион, насильственно вписанный полтора века назад в пространство зрелой государственности и мгновенно "проседающий" до стадии военной демократии, до предгосударственных отношений при первых признаках краха навязанного этим обществам государства. Край, где с уходом "саибов" останавливается промышленность, восстанавливается патриархальное рабство, работорговля, практика угона скота, законы кровной мести – иными словами, догосударственный быт.
Это не хорошо и не плохо. Таково объективное положение вещей. Разные народы находятся на разных стадиях исторического развития. Так, по некоторым позициям Россия на четыре-шесть веков отстает от обществ Западной Европы. Народы Северного Кавказа переживают стадию становления государства, и лучше всего, если они утвердят государственность на своих просторах сами. Вопреки благостным картинкам из первых глав учебников истории, становление государства – исключительно тяжелое и кровавое дело. Главное – сделать невозможной экспансию деструктивной архаики вовне. Тогда позитивным силам в регионе останется либо железной рукой навести порядок, либо погибнуть. Это будут их жертвы, их кровь и ответственность. Но и их гордость, их результат.
В противном случае "подтягивание" региона потребует от России немереных ресурсов и усилий нескольких поколений. Все это время Северный Кавказ будет оставаться устойчивым фактором дестабилизации российского общества – генерировать преступность, наркоманию, архаизацию системы социальных отношений. А когда процессы модернизации завершатся – спокойно и цивилизованно выйдет из РФ.
Последними в списке территорий, имеющих перспективы отделения, являются республики Поволжья – Башкортостан и Татарстан, однако вероятность такого события весьма мала. Мера интегрированности этих обществ в пространство России столь высока, что представить себе подобный поворот можно только в случае полного распада государства.
Тем не менее нельзя не отметить, что в регионе реализуется стратегическая линия, преследующая цель как минимум наращивания региональной автономии. Объективная логика действий политических элит республик Поволжья ведет к конфедерализации России.
Конкретизировать сценарии дезинтеграции бесперспективно, поскольку распад – турбулентный переходный процесс, задаваемый множеством конкретных, часто сиюминутных моментов, не поддающихся учету и прогнозу. Можно обозначить факторы, провоцирующие дезинтеграцию. Среди них самые значимые – техногенные катастрофы и самоубийственная политика Центра.
Большая техногенная катастрофа (масштаба Чернобыля) сделает неизбежным вмешательство международных институтов и спровоцирует мощнейшее дезинтегративное движение в регионах. Кроме того, крупная техногенная катастрофа может вызвать "эффект домино". На ликвидацию ее последствий будут брошены все мыслимые человеческие и материальные ресурсы, что может привести к разрывам в других слабых точках перенапряженных технологических цепей.
Еще один сценарий дезинтеграции связан с попытками реставрации или реинтеграции единого государства, особенно насильственными. Такое движение находится в непримиримом противоречии с объективными тенденциями и гарантированно приведет к коллапсу собственно России.
Беспокойный, стремящийся к горизонту имперский дух покидает просторы нашего отечества. Россия вступает в эпоху национального бытия. На просторах РФ разворачиваются процессы формирования новоевропейской нации, для обозначения которой власть использует непривычное пока имя "россияне". Только история сможет указать, где пролегают устойчивые границы этого нарождающегося на наших глазах целого.
"Независимая газета" (НГ-Сценарии), № 06 (62)10 июня 2001 г.